НЬЮ-ЙОРК – «Увы! Увы! Как тягостно предвидеть, когда нельзя предвиденьем помочь», – сетует слепой пророк Тиресий в «Царе Эдипе» Софокла. Эдип позвал его, чтобы узнать причину эпидемии и экологической катастрофы, обрушившихся на Фивы. Но Тиресий уже знал, что царь отвергнет правду. Сегодняшним климатологам и эпидемиологам эта ситуация хорошо знакома.
Подобно Тиресию, современные учёные знают, куда движется наша планета и почему. Они узнали об этом не с помощью пророчеств, а благодаря бесчисленным экспериментам двойным слепым методом, рандомизированным испытаниям, а также строгой независимой экспертизе. Их данные безупречны, а консенсус между ними почти полный. Однако их земное пророчество явно неспособно преодолеть упрямое безразличие политиков и общества. Предвиденье никак не помогает, потому что мало кто к нему прислушивается.
Есть ли какой-то способ, позволяющий учёным достучаться до людей и их лидеров? Пожалуй, менять надо не то, что они говорят, а то, как они это говорят. Язык науки по определению безэмоционален. Напротив, разнообразные и многочисленные кризисы, с которыми сталкивается наша планета, полны напряжения и требует немедленного внимания, а индивидуальные и коллективные решения, усиливающие эти кризисы, приводят к серьёзным эмоциональным и этическим последствиям. Вирусная пандемия унесла жизни трёх миллионов человек. Земля находится в агонии шестого массового вымирания. И все эти проблемы будут только обострятся.
Нам нужен язык, чтобы передать всю тяжесть и сложность этой разворачивающейся на наших глазах глобальной трагедии, и нам дают его древние греки. Их трагедии – это истории людей, которые начинают понимают слишком поздно (обычно за миллисекунды). Их персонажи упорно стремятся к тому, что они считают правильным, при этом они едва ли осознают те силы, с которыми сталкиваются – случай, судьба, привычки, власти, боги, погода. К тому моменту, когда они их, наконец-то, понимают, они уже невольно совершили непоправимую ошибку с катастрофическими последствиями.
На протяжении столетий греческие трагедии считались пессимистическим самовыражением фаталистического общества, описывающими бесполезность попыток бороться с судьбой. Но для самих греков эффект всех этих истории мог быть совершенно иным. Показывая людям, насколько мала и мимолётна их способность определить собственную судьбу, трагедии отвергали апатию. Подчёркивая, насколько убийственным может быть самообман, они поощряли знание. Дав язык для описания трудного жизненного опыта, они повышали агентность.
Считается, что премьера «Царя Эдипа» состоялась весной 429 года до нашей эры, то есть в период между первой и второй волнами чумы, убившей почти треть населения Афин. В обществе, которое осмысливало общую травму и пыталось понять, насколько неизбежными были понесённые потери, история о надменных лидерах и упрямой слепоте, вероятно, задевала струну.
Однако не только древние афиняне вдохновлялись греческим трагедиями. На протяжении последнего десятилетия я организовал более 1000 представлений пьес Софокла и его современников в самых невероятных местах – приюты для бездомных, больницы, тюрьмы, военные базы, реабилитационные центры, дома престарелых и общественные парки по всему миру.
В дискуссиях после спектакля зрители обретали новую способность рассказать о трудностях, которые они пережили, и о жертвах, которые им пришлось принести. Например, после представления перед 400 американскими морпехами сцен из «Аякса» и «Филоктета» Софокла (две древние трагедии, действие которых происходит во время Троянской войны) современные воины, обычно такие стоические, смогли открыться, поделившись своими моральными, эмоциональными и духовными трудностями после возвращения с войны.
Уже сама по себе возможность высказать вслух то, что когда-то было невыразимо, помогает облегчить бремя. Но помимо этого, назвать проблему значит сделать первый шаг к её решению. Позднее многие зрители сообщали мне, что решили проявить агентность в своей жизни, например, вступили в программу реабилитации для наркоманов.
Язык трагедии способен помочь изменениям в личной жизни, и точно также он способен подстегнуть системные изменения. «Люди страдают, – голосом, полным эмоций, заявилаГрета Тунберг мировым лидерам на Климатическом саммите ООН в 2019 году. – Люди умирают. Целые экосистемы разрушаются. Мы на пороге массового вымирания, а всё, о чём вы можете говорить, это деньги и сказки о вечном экономическом росте. Как вы смеете!»
Это мог бы быть монолог из греческой трагедии – предупреждение отчаявшегося, разгневанного пророка, который знает (и мы все знаем), что катастрофа приближается и что у нас осталось слишком мало драгоценного времени, чтобы её предотвратить.
Тунберг и многие её товарищи, климатические активисты, понимают, что язык трагедии – это единственный способ рассказать о катаклизме, с которым мы столкнулись. Но (и Тунберг знает об этом из первых рук) от молодёжи могут легко отмахнуться, как избыточно чувствительной и мелодраматичной. Именно поэтому взрослые, особенно учёные и мировые лидеры, должны срочно присоединиться к хору молодёжи и заговорить на языке трагедии.
Учёные могут считать, что любые иные заявления кроме тех, что сделаны с оговорками и осторожным, отмеренным тоном, будут подрывать легитимность их выводов. Но люди – это эмоциональные существа, которые стоят перед экзистенциальным кризисом. И язык трагедии – это наш лучший (и, может быть, единственный) шанс открыть миру глаза до того, как стало слишком поздно.
НЬЮ-ЙОРК – «Увы! Увы! Как тягостно предвидеть, когда нельзя предвиденьем помочь», – сетует слепой пророк Тиресий в «Царе Эдипе» Софокла. Эдип позвал его, чтобы узнать причину эпидемии и экологической катастрофы, обрушившихся на Фивы. Но Тиресий уже знал, что царь отвергнет правду. Сегодняшним климатологам и эпидемиологам эта ситуация хорошо знакома.
Подобно Тиресию, современные учёные знают, куда движется наша планета и почему. Они узнали об этом не с помощью пророчеств, а благодаря бесчисленным экспериментам двойным слепым методом, рандомизированным испытаниям, а также строгой независимой экспертизе. Их данные безупречны, а консенсус между ними почти полный. Однако их земное пророчество явно неспособно преодолеть упрямое безразличие политиков и общества. Предвиденье никак не помогает, потому что мало кто к нему прислушивается.
Есть ли какой-то способ, позволяющий учёным достучаться до людей и их лидеров? Пожалуй, менять надо не то, что они говорят, а то, как они это говорят. Язык науки по определению безэмоционален. Напротив, разнообразные и многочисленные кризисы, с которыми сталкивается наша планета, полны напряжения и требует немедленного внимания, а индивидуальные и коллективные решения, усиливающие эти кризисы, приводят к серьёзным эмоциональным и этическим последствиям. Вирусная пандемия унесла жизни трёх миллионов человек. Земля находится в агонии шестого массового вымирания. И все эти проблемы будут только обострятся.
Нам нужен язык, чтобы передать всю тяжесть и сложность этой разворачивающейся на наших глазах глобальной трагедии, и нам дают его древние греки. Их трагедии – это истории людей, которые начинают понимают слишком поздно (обычно за миллисекунды). Их персонажи упорно стремятся к тому, что они считают правильным, при этом они едва ли осознают те силы, с которыми сталкиваются – случай, судьба, привычки, власти, боги, погода. К тому моменту, когда они их, наконец-то, понимают, они уже невольно совершили непоправимую ошибку с катастрофическими последствиями.
На протяжении столетий греческие трагедии считались пессимистическим самовыражением фаталистического общества, описывающими бесполезность попыток бороться с судьбой. Но для самих греков эффект всех этих истории мог быть совершенно иным. Показывая людям, насколько мала и мимолётна их способность определить собственную судьбу, трагедии отвергали апатию. Подчёркивая, насколько убийственным может быть самообман, они поощряли знание. Дав язык для описания трудного жизненного опыта, они повышали агентность.
Считается, что премьера «Царя Эдипа» состоялась весной 429 года до нашей эры, то есть в период между первой и второй волнами чумы, убившей почти треть населения Афин. В обществе, которое осмысливало общую травму и пыталось понять, насколько неизбежными были понесённые потери, история о надменных лидерах и упрямой слепоте, вероятно, задевала струну.
BLACK FRIDAY SALE: Subscribe for as little as $34.99
Subscribe now to gain access to insights and analyses from the world’s leading thinkers – starting at just $34.99 for your first year.
Subscribe Now
Однако не только древние афиняне вдохновлялись греческим трагедиями. На протяжении последнего десятилетия я организовал более 1000 представлений пьес Софокла и его современников в самых невероятных местах – приюты для бездомных, больницы, тюрьмы, военные базы, реабилитационные центры, дома престарелых и общественные парки по всему миру.
В дискуссиях после спектакля зрители обретали новую способность рассказать о трудностях, которые они пережили, и о жертвах, которые им пришлось принести. Например, после представления перед 400 американскими морпехами сцен из «Аякса» и «Филоктета» Софокла (две древние трагедии, действие которых происходит во время Троянской войны) современные воины, обычно такие стоические, смогли открыться, поделившись своими моральными, эмоциональными и духовными трудностями после возвращения с войны.
Уже сама по себе возможность высказать вслух то, что когда-то было невыразимо, помогает облегчить бремя. Но помимо этого, назвать проблему значит сделать первый шаг к её решению. Позднее многие зрители сообщали мне, что решили проявить агентность в своей жизни, например, вступили в программу реабилитации для наркоманов.
Язык трагедии способен помочь изменениям в личной жизни, и точно также он способен подстегнуть системные изменения. «Люди страдают, – голосом, полным эмоций, заявилаГрета Тунберг мировым лидерам на Климатическом саммите ООН в 2019 году. – Люди умирают. Целые экосистемы разрушаются. Мы на пороге массового вымирания, а всё, о чём вы можете говорить, это деньги и сказки о вечном экономическом росте. Как вы смеете!»
Это мог бы быть монолог из греческой трагедии – предупреждение отчаявшегося, разгневанного пророка, который знает (и мы все знаем), что катастрофа приближается и что у нас осталось слишком мало драгоценного времени, чтобы её предотвратить.
Тунберг и многие её товарищи, климатические активисты, понимают, что язык трагедии – это единственный способ рассказать о катаклизме, с которым мы столкнулись. Но (и Тунберг знает об этом из первых рук) от молодёжи могут легко отмахнуться, как избыточно чувствительной и мелодраматичной. Именно поэтому взрослые, особенно учёные и мировые лидеры, должны срочно присоединиться к хору молодёжи и заговорить на языке трагедии.
Учёные могут считать, что любые иные заявления кроме тех, что сделаны с оговорками и осторожным, отмеренным тоном, будут подрывать легитимность их выводов. Но люди – это эмоциональные существа, которые стоят перед экзистенциальным кризисом. И язык трагедии – это наш лучший (и, может быть, единственный) шанс открыть миру глаза до того, как стало слишком поздно.