НЬЮ-ЙОРК. Впервые я встретил Роберта Макнамару, министра обороны США, который руководил увеличением американского присутствия во Вьетнаме, летом 1967 года. Я как раз вернулся из своей поездки в Южный Вьетнам, где в качестве репортера « The New Yorker» я стал свидетелем разрушения американской авиацией двух провинций Куанг Нгай и Куанг Тинх.
Политика Америки была ясна. Листовки, которые сбрасывали на деревни, гласили: «Вьетконговцы прячутся среди невинных женщин и детей в ваших деревнях… Если вьетконговцы в вашем районе используют вас или вашу деревню для этой цели, то вы можете ждать смерть с неба».
Смерть с неба пришла. Затем снова сбрасывались листовки, и в них говорилось: «Ваша деревня подверглась бомбардировке, так как вы укрывали вьетконговцев… Вашу деревню будут бомбить снова, если вы окажете какую-либо поддержку вьетконговцам».
В провинции Куанг Нгай было разрушено около 70% деревень. В то время мне было 23 года и у меня не было представления о том, что такое военное преступление; однако впоследствии стало ясно, что это было именно то, чему я был свидетелем. (Спустя пять месяцев в марте 1968 года американские войска устроили бойню в Ми Лае.)
Знакомая фигура в мерцающих очках без оправы и жесткими волосами, отброшенными назад, словно это было стекловолокно, приветствовала меня в дверях своего офиса, размером в теннисный корт. Я почувствовал чудовищную неугомонную энергию, которую, как я подозревал, он не мог выключить, даже если бы захотел. Вскоре, когда я начал подробно излагать мои наблюдения, он подвел меня к карте Вьетнама и попросил меня указать районы разрушения. Я почувствовал, что в его просьбе было испытание, – которое я был готов пройти, поскольку с собой у меня были карты с данными авиаразведки. Он казался глубоко заинтересованным, но не делал никаких комментариев, спрашивая меня только о том, делал ли я письменные пометки. Я сказал, что делал, но что они были в виде обычных писем. Он предложил мне сделать печатную копию и предоставил мне для работы офис генерала, которого тогда не было на месте.
Он не подозревал, что эти записи составляли целую книгу. У меня заняло три дня, чтобы надиктовать их в диктофон генерала. Законченный вариант я передал Макнамаре, который поблагодарил меня, но ничего не сказал, для чего ему это было нужно, ни в тот момент, ни когда-либо потом.
At a time of escalating global turmoil, there is an urgent need for incisive, informed analysis of the issues and questions driving the news – just what PS has always provided.
Subscribe to Digital or Digital Plus now to secure your discount.
Subscribe Now
Пятнадцать лет спустя в 1982 году, когда Нейл Шихан исследовал его книгу о войне «Яркая и сверкающая ложь» ( A Bright and Shining Lie), он натолкнулся на документы, относящиеся к моей рукописи, появившейся благодаря помощи Пентагона. Они показывали, что Макнамара послал рукопись американскому послу в Южном Вьетнаме, Элсворту Бункеру, который попросил некоего Боба Келли написать полный отчет с целью дискредитировать мой отчет, а также дал распоряжения в журнал « The Atlantic» (где, как ошибочно думал Бункер, должна была появиться моя статья) «отказаться от публикации».
Служебная записка, рекомендующая предпринять эти шаги, была направлена Макнамаре, заместителю государственного секретаря Николасу Катценбаху и помощнику государственного секретаря Уильяму Банди. «Исполнительным» чиновником был государственный секретарь Дин Раск. Летчиков авиаразведки заново допросили, а также с них были взяты письменные показания под присягой. Для полетов над провинцией были направлены гражданские пилоты, чтобы оценить мои расчеты о нанесенном ущербе. Были рассмотрены планы, как публично опровергнуть мои открытия. Однако в конечном отчете все же содержались неудобные данные о том, что «оценки г-на Шелла по существу сделаны правильно».
Возможно, разочарованный своей неудачей найти фактические ошибки в моем отчете, автор подробного отчета предложил некоторые редакторские комментарии, которые кратко резюмировали некорректные размышления, в соответствии с которыми война продолжалась. Он думал, что я не знал о некоторых факторах, которые оправдывали увиденные мной разрушения. Он думал, что я не знал, что «население полностью враждебно…». Конечно, в глазах Вьетконга « именно вьетконговцы – это настоящие люди». Таким образом, основная причина не ведения войны, а именно явная ненависть большинства населения к американскому вторжению и оккупации, стала оправданием войны.
Когда я, наконец, снова поговорил с Макнамарой в 1998 году, то речь уже шла не о Вьетнаме, а о ядерном оружии, в отношении которого мы достигли такого же согласия, насколько были не согласны относительно Вьетнама. Мы оба считали, что единственная благоразумная вещь, которую можно сделать с атомной бомбой – это избавиться от нее. Изменение взглядов Макнамары на эту проблему было динамичным. Более, чем любой другой чиновник правительства, он был ответственен за придание статуса законности ключевой стратегической доктрине ядерного века – доктрине сдерживания, известной также как доктрина гарантированного взаимного уничтожения.
Теперь он хотел освободиться от нее. Однако к тому времени мы были ближе также и в отношении к Вьетнаму, поскольку он после двух лет молчания о войне опубликовал свою книгу «В ретроспективе» ( In Retrospect) , в которой он отрекся от своих предыдущих оправданий войны, превосходно написав об администрациях Кеннеди и Джонсона: «Мы были неправы, чудовищно неправы».
Многие из критиков Макнамары утверждают – я думаю, что обоснованно – что он чуть не достиг полного понимания, что он стремился твердо придерживаться требований благородных намерений, которые не могли быть оправданы фактами. Насколько благородны намерения, если факты, показывающие их ужасающие результаты, находятся под рукой и, тем не менее, остаются без внимания?
Должен ли был Макнамара быть более откровенным в своих сожалениях? Должен был. Должен ли он был выразить их раньше? Конечно. Следовало ли ему никогда не рекомендовать военных действий или сразу начинать руководить ими самому, а также следовало ли вообще не начинать американскую войну во Вьетнаме? Господи, конечно же, да.
Двадцатый век оставил после себя груды трупов, и сегодня они, эти груды, снова растут. Тем не менее, сколько общественных фигур такой важности, как Макнамара, когда-либо выражали какое-либо сожаление за свои ошибки, а также безрассудные поступки и преступления? Я могу назвать только одного: Роберт Макнамара. Если, что маловероятно, когда-либо снимут покрывало с его памятника, то было бы хорошо, если бы он открылся нашему взору плачущим. Это было его лучшим проявлением.
To have unlimited access to our content including in-depth commentaries, book reviews, exclusive interviews, PS OnPoint and PS The Big Picture, please subscribe
Unlike during his first term, US President Donald Trump no longer seems to care if his policies wreak havoc in financial markets. This time around, Trump seems to be obsessed with his radical approach to institutional deconstruction, which includes targeting the Federal Reserve, the International Monetary Fund, and the World Bank.
explains why the US president’s second administration, unlike his first, is targeting all three.
According to the incoming chair of US President Donald Trump’s
Council of Economic Advisers, America runs large trade deficits and
struggles to compete in manufacturing because foreign demand for US
financial assets has made the dollar too strong. It is not a persuasive
argument.
is unpersuaded by the argument made by presidential advisers for unilaterally restructuring global trade.
By launching new trade wars and ordering the creation of a Bitcoin reserve, Donald Trump is assuming that US trade partners will pay any price to maintain access to the American market. But if he is wrong about that, the dominance of the US dollar, and all the advantages it confers, could be lost indefinitely.
doubts the US administration can preserve the greenback’s status while pursuing its trade and crypto policies.
Log in/Register
Please log in or register to continue. Registration is free.
НЬЮ-ЙОРК. Впервые я встретил Роберта Макнамару, министра обороны США, который руководил увеличением американского присутствия во Вьетнаме, летом 1967 года. Я как раз вернулся из своей поездки в Южный Вьетнам, где в качестве репортера « The New Yorker» я стал свидетелем разрушения американской авиацией двух провинций Куанг Нгай и Куанг Тинх.
Политика Америки была ясна. Листовки, которые сбрасывали на деревни, гласили: «Вьетконговцы прячутся среди невинных женщин и детей в ваших деревнях… Если вьетконговцы в вашем районе используют вас или вашу деревню для этой цели, то вы можете ждать смерть с неба».
Смерть с неба пришла. Затем снова сбрасывались листовки, и в них говорилось: «Ваша деревня подверглась бомбардировке, так как вы укрывали вьетконговцев… Вашу деревню будут бомбить снова, если вы окажете какую-либо поддержку вьетконговцам».
В провинции Куанг Нгай было разрушено около 70% деревень. В то время мне было 23 года и у меня не было представления о том, что такое военное преступление; однако впоследствии стало ясно, что это было именно то, чему я был свидетелем. (Спустя пять месяцев в марте 1968 года американские войска устроили бойню в Ми Лае.)
Знакомая фигура в мерцающих очках без оправы и жесткими волосами, отброшенными назад, словно это было стекловолокно, приветствовала меня в дверях своего офиса, размером в теннисный корт. Я почувствовал чудовищную неугомонную энергию, которую, как я подозревал, он не мог выключить, даже если бы захотел. Вскоре, когда я начал подробно излагать мои наблюдения, он подвел меня к карте Вьетнама и попросил меня указать районы разрушения. Я почувствовал, что в его просьбе было испытание, – которое я был готов пройти, поскольку с собой у меня были карты с данными авиаразведки. Он казался глубоко заинтересованным, но не делал никаких комментариев, спрашивая меня только о том, делал ли я письменные пометки. Я сказал, что делал, но что они были в виде обычных писем. Он предложил мне сделать печатную копию и предоставил мне для работы офис генерала, которого тогда не было на месте.
Он не подозревал, что эти записи составляли целую книгу. У меня заняло три дня, чтобы надиктовать их в диктофон генерала. Законченный вариант я передал Макнамаре, который поблагодарил меня, но ничего не сказал, для чего ему это было нужно, ни в тот момент, ни когда-либо потом.
Winter Sale: Save 40% on a new PS subscription
At a time of escalating global turmoil, there is an urgent need for incisive, informed analysis of the issues and questions driving the news – just what PS has always provided.
Subscribe to Digital or Digital Plus now to secure your discount.
Subscribe Now
Пятнадцать лет спустя в 1982 году, когда Нейл Шихан исследовал его книгу о войне «Яркая и сверкающая ложь» ( A Bright and Shining Lie), он натолкнулся на документы, относящиеся к моей рукописи, появившейся благодаря помощи Пентагона. Они показывали, что Макнамара послал рукопись американскому послу в Южном Вьетнаме, Элсворту Бункеру, который попросил некоего Боба Келли написать полный отчет с целью дискредитировать мой отчет, а также дал распоряжения в журнал « The Atlantic» (где, как ошибочно думал Бункер, должна была появиться моя статья) «отказаться от публикации».
Служебная записка, рекомендующая предпринять эти шаги, была направлена Макнамаре, заместителю государственного секретаря Николасу Катценбаху и помощнику государственного секретаря Уильяму Банди. «Исполнительным» чиновником был государственный секретарь Дин Раск. Летчиков авиаразведки заново допросили, а также с них были взяты письменные показания под присягой. Для полетов над провинцией были направлены гражданские пилоты, чтобы оценить мои расчеты о нанесенном ущербе. Были рассмотрены планы, как публично опровергнуть мои открытия. Однако в конечном отчете все же содержались неудобные данные о том, что «оценки г-на Шелла по существу сделаны правильно».
Возможно, разочарованный своей неудачей найти фактические ошибки в моем отчете, автор подробного отчета предложил некоторые редакторские комментарии, которые кратко резюмировали некорректные размышления, в соответствии с которыми война продолжалась. Он думал, что я не знал о некоторых факторах, которые оправдывали увиденные мной разрушения. Он думал, что я не знал, что «население полностью враждебно…». Конечно, в глазах Вьетконга « именно вьетконговцы – это настоящие люди». Таким образом, основная причина не ведения войны, а именно явная ненависть большинства населения к американскому вторжению и оккупации, стала оправданием войны.
Когда я, наконец, снова поговорил с Макнамарой в 1998 году, то речь уже шла не о Вьетнаме, а о ядерном оружии, в отношении которого мы достигли такого же согласия, насколько были не согласны относительно Вьетнама. Мы оба считали, что единственная благоразумная вещь, которую можно сделать с атомной бомбой – это избавиться от нее. Изменение взглядов Макнамары на эту проблему было динамичным. Более, чем любой другой чиновник правительства, он был ответственен за придание статуса законности ключевой стратегической доктрине ядерного века – доктрине сдерживания, известной также как доктрина гарантированного взаимного уничтожения.
Теперь он хотел освободиться от нее. Однако к тому времени мы были ближе также и в отношении к Вьетнаму, поскольку он после двух лет молчания о войне опубликовал свою книгу «В ретроспективе» ( In Retrospect) , в которой он отрекся от своих предыдущих оправданий войны, превосходно написав об администрациях Кеннеди и Джонсона: «Мы были неправы, чудовищно неправы».
Многие из критиков Макнамары утверждают – я думаю, что обоснованно – что он чуть не достиг полного понимания, что он стремился твердо придерживаться требований благородных намерений, которые не могли быть оправданы фактами. Насколько благородны намерения, если факты, показывающие их ужасающие результаты, находятся под рукой и, тем не менее, остаются без внимания?
Должен ли был Макнамара быть более откровенным в своих сожалениях? Должен был. Должен ли он был выразить их раньше? Конечно. Следовало ли ему никогда не рекомендовать военных действий или сразу начинать руководить ими самому, а также следовало ли вообще не начинать американскую войну во Вьетнаме? Господи, конечно же, да.
Двадцатый век оставил после себя груды трупов, и сегодня они, эти груды, снова растут. Тем не менее, сколько общественных фигур такой важности, как Макнамара, когда-либо выражали какое-либо сожаление за свои ошибки, а также безрассудные поступки и преступления? Я могу назвать только одного: Роберт Макнамара. Если, что маловероятно, когда-либо снимут покрывало с его памятника, то было бы хорошо, если бы он открылся нашему взору плачущим. Это было его лучшим проявлением.