КЕМБРИДЖ – Вторжение России в Украину (вопиющее нарушение международного права, приведшее к гуманитарной катастрофе) стало последним гвоздём в крышку гроба «либерального» международного порядка, возникшего после 1989 года. Эта либеральная система уже находилась смертном одре, будучи смертельно раненой геополитическим конфликтом между Китаем и США и отпором гиперглобализации. По любым надеждам на её воскрешение сегодня нанесён финальный, решающий удар.
Мировой порядок, который мы оставляем позади, был основан на идее, что для распространения процветания и для смягчения конфликтов мир может опереться на экономические интересы (в основном крупных корпораций, банков и инвесторов, базирующихся в США и Западной Европе). Предполагалось, что по мере того, как страны среднего калибра и находящиеся на подъёме, подобные России и Китаю, становятся богаче, они будут всё больше походить на «Запад», а императивы геополитического соперничества уступят место стремлению к торговым выгодам.
Фундаментальные идеи прежнего порядка обеспечивали экономисты, ратовавшие за свободный рынок, а грядущий порядок в основном будут формировать геополитические «реалисты». Картина, которую они рисуют, не очень приятна: это мир, где великие державы соперничают в игре с нулевой суммой и где такие факторы, как стремление обеспечить национальную безопасность, неизбежная неопределённость по поводу мотивов противников, отсутствие контролёра, следящего за соблюдением глобальных правил, почти всегда приводят к конфликтам, а не сотрудничеству.
В этом мире главный вопрос для Запада – как сдержать Россию и Китай. Можно ли вбить между ними клин? Должен ли Запад признать российские цели в Европе, чтобы сформировать с Россией общий фронт против Китая, бросающего экономически и технологически более серьёзный вызов? Все остальные вопросы, включая торговлю, инвестиции, изменение климата, глобальную бедность, здравоохранение, оказываются подчинены этим важнейшим вопросам.
Было бы ужасно, если бы всё это оказалось единственной альтернативой несбывшимся ожиданиям, связанным с «либеральным международным порядком». Но, к счастью, это не так. Создать процветающий и стабильный мир, одновременно сохраняя реалистичное отношение к природе великодержавного соперничества, возможно. Однако ответ на вопрос, сможем ли мы достичь такой системы, зависит от того, как именно страны мира будут достигать своих целей в сфере национальной безопасности и от риторики, с помощью которой они описывают себя и своих соперников.
Центральная концепция, которая помогает понять мыслителей-реалистов, это так называемая «дилемма безопасности». Эта концепция разъясняет, почему система, в которой крупные державы делают акцент на своей национальной безопасности, может оказаться фундаментально хрупкой. Оборонительные меры невозможно отличить от наступательных, поэтому попытки каждой стороны повысить свою безопасность лишь усиливают угрозу для безопасности других, что провоцирует контрмеры, запуская порочный круг.
Реалисты могут утверждать, что нечто похожее на дилемму безопасности наблюдалось накануне нападения России на Украину. Украина (и Запад в целом) считала вхождение страны в экономическую сферу Запада – и, возможно, в западный военный альянс – мерой, которая в целом укрепляет её экономику и безопасность. А президент России Владимир Путин считал эти шаги враждебными интересам безопасности России. Согласно этой логике, если мнение Путина вам кажется очень странным, подумайте, какой бы могла быть реакция США, когда, скажем, Мексика решила бы создать военный альянс с Россией.
Но во многом это объяснение реалистов (и концепция дилеммы безопасности в целом) зависит от того, как именно страна воспринимает свои цели национальной безопасности и эффективность альтернативных механизмов их достижения. Государство, которое вкладывает все свои ресурсы в наращивание военного потенциала и игнорирует вопросы развития экономики и укрепления институтов, в долгосрочной перспективе не будет в полной безопасности, даже если оно начинало как глобальная держава.
Поучительным примером здесь служит Южная Корея. Сразу после Корейской войны страна сосредоточилась на наращивании вооружений против Северной Кореи. Но когда в начале 1960-х годов США стали сокращать свою военную и экономическую помощь, руководство Южной Кореи сменило курс, посчитав, что укрепление экономики за счёт ориентированной на экспорт индустриализации обеспечит гораздо лучшую защиту от потенциально воинственного северного соседа.
Совершенно не очевидно, что Россия окажется в большей безопасности, если она достигнет своих текущих военных целей в Украине, но выйдет из этого конфликта экономическим хлюпиком, отрезанным от западных технологий и рынков.
Не менее важна риторика, которую великие державы используют для рассказов о своих намерениях, и от того, как её воспринимают остальные. Американские и европейские власти считают, что на международной арене они выступают как великодушные страны с благими намерениями. Но когда они рассуждают о «международном порядке, основанном на правилах», они забывают, что этот порядок был выстроен для удовлетворения их собственных государственных интересов, и они игнорируют совершённые ими разнообразные нарушения этого порядка. Они не осознают (или их ставит в тупик) тот факт, что во многих незападных странах простые люди считают западные державы оппортунистическими, лицемерными и мотивированными исключительно эгоизмом.
Подобное чувство исключительности усугубляет дилемму безопасности, потому что оставляет мало пространства для законной озабоченности других стран своей безопасностью, когда западные страны расширяют военное присутствие и экономическое влияние. Хотя от военного авантюризма Путина, наверное, ничто не могло защитить, он опирается на враждебное отношение к Западу многих россиян. Американские попытки отрезать китайские фирмы, например, Huawei, от глобальных рынков и отказать им в доступе к ключевым комплектующим (якобы из соображений национальной безопасности) усиливают опасения в Китае, что Америка хочет ослабить экономику этой страны.
Дилемма безопасности начинает проявляться в полной мере, когда великая держава стремится к гегемонии, а не компромиссу. В этом часто можно обвинить США, когда они определяют свои внешнеполитические цели как мировое превосходство. И точно так же становится трудно представить себе путь к компромиссу, когда такие страны, как путинская Россия, ставят под сомнение легитимность существования другой страны или пытаются переделать её по собственному подобию.
Впрочем, нет причин, которые бы не позволяли в принципе справиться с дилеммой безопасности. Великие державы могут ставить перед собой цели в сфере национальной безопасности, которые не являются откровенно наступательными. И они могут лучше информировать о своих намерениях и опасениях, уменьшая, тем самым, непонимание и добиваясь определённой степени сотрудничества. Существует большое пространство для манёвра, которое позволяет избежать жестокого мира реалистов.
КЕМБРИДЖ – Вторжение России в Украину (вопиющее нарушение международного права, приведшее к гуманитарной катастрофе) стало последним гвоздём в крышку гроба «либерального» международного порядка, возникшего после 1989 года. Эта либеральная система уже находилась смертном одре, будучи смертельно раненой геополитическим конфликтом между Китаем и США и отпором гиперглобализации. По любым надеждам на её воскрешение сегодня нанесён финальный, решающий удар.
Мировой порядок, который мы оставляем позади, был основан на идее, что для распространения процветания и для смягчения конфликтов мир может опереться на экономические интересы (в основном крупных корпораций, банков и инвесторов, базирующихся в США и Западной Европе). Предполагалось, что по мере того, как страны среднего калибра и находящиеся на подъёме, подобные России и Китаю, становятся богаче, они будут всё больше походить на «Запад», а императивы геополитического соперничества уступят место стремлению к торговым выгодам.
Фундаментальные идеи прежнего порядка обеспечивали экономисты, ратовавшие за свободный рынок, а грядущий порядок в основном будут формировать геополитические «реалисты». Картина, которую они рисуют, не очень приятна: это мир, где великие державы соперничают в игре с нулевой суммой и где такие факторы, как стремление обеспечить национальную безопасность, неизбежная неопределённость по поводу мотивов противников, отсутствие контролёра, следящего за соблюдением глобальных правил, почти всегда приводят к конфликтам, а не сотрудничеству.
В этом мире главный вопрос для Запада – как сдержать Россию и Китай. Можно ли вбить между ними клин? Должен ли Запад признать российские цели в Европе, чтобы сформировать с Россией общий фронт против Китая, бросающего экономически и технологически более серьёзный вызов? Все остальные вопросы, включая торговлю, инвестиции, изменение климата, глобальную бедность, здравоохранение, оказываются подчинены этим важнейшим вопросам.
Было бы ужасно, если бы всё это оказалось единственной альтернативой несбывшимся ожиданиям, связанным с «либеральным международным порядком». Но, к счастью, это не так. Создать процветающий и стабильный мир, одновременно сохраняя реалистичное отношение к природе великодержавного соперничества, возможно. Однако ответ на вопрос, сможем ли мы достичь такой системы, зависит от того, как именно страны мира будут достигать своих целей в сфере национальной безопасности и от риторики, с помощью которой они описывают себя и своих соперников.
Центральная концепция, которая помогает понять мыслителей-реалистов, это так называемая «дилемма безопасности». Эта концепция разъясняет, почему система, в которой крупные державы делают акцент на своей национальной безопасности, может оказаться фундаментально хрупкой. Оборонительные меры невозможно отличить от наступательных, поэтому попытки каждой стороны повысить свою безопасность лишь усиливают угрозу для безопасности других, что провоцирует контрмеры, запуская порочный круг.
BLACK FRIDAY SALE: Subscribe for as little as $34.99
Subscribe now to gain access to insights and analyses from the world’s leading thinkers – starting at just $34.99 for your first year.
Subscribe Now
Реалисты могут утверждать, что нечто похожее на дилемму безопасности наблюдалось накануне нападения России на Украину. Украина (и Запад в целом) считала вхождение страны в экономическую сферу Запада – и, возможно, в западный военный альянс – мерой, которая в целом укрепляет её экономику и безопасность. А президент России Владимир Путин считал эти шаги враждебными интересам безопасности России. Согласно этой логике, если мнение Путина вам кажется очень странным, подумайте, какой бы могла быть реакция США, когда, скажем, Мексика решила бы создать военный альянс с Россией.
Но во многом это объяснение реалистов (и концепция дилеммы безопасности в целом) зависит от того, как именно страна воспринимает свои цели национальной безопасности и эффективность альтернативных механизмов их достижения. Государство, которое вкладывает все свои ресурсы в наращивание военного потенциала и игнорирует вопросы развития экономики и укрепления институтов, в долгосрочной перспективе не будет в полной безопасности, даже если оно начинало как глобальная держава.
Поучительным примером здесь служит Южная Корея. Сразу после Корейской войны страна сосредоточилась на наращивании вооружений против Северной Кореи. Но когда в начале 1960-х годов США стали сокращать свою военную и экономическую помощь, руководство Южной Кореи сменило курс, посчитав, что укрепление экономики за счёт ориентированной на экспорт индустриализации обеспечит гораздо лучшую защиту от потенциально воинственного северного соседа.
Совершенно не очевидно, что Россия окажется в большей безопасности, если она достигнет своих текущих военных целей в Украине, но выйдет из этого конфликта экономическим хлюпиком, отрезанным от западных технологий и рынков.
Не менее важна риторика, которую великие державы используют для рассказов о своих намерениях, и от того, как её воспринимают остальные. Американские и европейские власти считают, что на международной арене они выступают как великодушные страны с благими намерениями. Но когда они рассуждают о «международном порядке, основанном на правилах», они забывают, что этот порядок был выстроен для удовлетворения их собственных государственных интересов, и они игнорируют совершённые ими разнообразные нарушения этого порядка. Они не осознают (или их ставит в тупик) тот факт, что во многих незападных странах простые люди считают западные державы оппортунистическими, лицемерными и мотивированными исключительно эгоизмом.
Подобное чувство исключительности усугубляет дилемму безопасности, потому что оставляет мало пространства для законной озабоченности других стран своей безопасностью, когда западные страны расширяют военное присутствие и экономическое влияние. Хотя от военного авантюризма Путина, наверное, ничто не могло защитить, он опирается на враждебное отношение к Западу многих россиян. Американские попытки отрезать китайские фирмы, например, Huawei, от глобальных рынков и отказать им в доступе к ключевым комплектующим (якобы из соображений национальной безопасности) усиливают опасения в Китае, что Америка хочет ослабить экономику этой страны.
Дилемма безопасности начинает проявляться в полной мере, когда великая держава стремится к гегемонии, а не компромиссу. В этом часто можно обвинить США, когда они определяют свои внешнеполитические цели как мировое превосходство. И точно так же становится трудно представить себе путь к компромиссу, когда такие страны, как путинская Россия, ставят под сомнение легитимность существования другой страны или пытаются переделать её по собственному подобию.
Впрочем, нет причин, которые бы не позволяли в принципе справиться с дилеммой безопасности. Великие державы могут ставить перед собой цели в сфере национальной безопасности, которые не являются откровенно наступательными. И они могут лучше информировать о своих намерениях и опасениях, уменьшая, тем самым, непонимание и добиваясь определённой степени сотрудничества. Существует большое пространство для манёвра, которое позволяет избежать жестокого мира реалистов.