БРЮССЕЛЬ – Тема использования миром энергоресурсов стала очень горячей для нашей нагревающейся планеты, а страхи перед выбросами парниковых газов и дефицитом ресурсов спровоцировали чуть ли не «гонку вооружений» в сфере стратегий энергоэффективности. Страны мира – от Евросоюза до Китая – обещают сократить энергопотребление с помощью технологических инноваций и изменений в законодательстве.
Однако, вопреки всем этим обещаниям, потребительский спрос на энергоресурсы, согласно прогнозам Международного энергетического агентства, будет расти, как минимум, до 2040 года. Как же правительства смогут гарантировать поставки необходимых энергоресурсов в условиях, когда потребности мира в ней растут?
Что касается размеров запасов этих ресурсов, то здесь миру совершенно не о чем беспокоиться. После 40 лет страхов по поводу возможного дефицита углеводородов, мы вступили в эру изобилия. Нам надо остерегаться ложных теорий, а не скудости ресурсов.
В появлении теории о дефиците виноват Римский клуб, глобальный аналитический центр, который в 1970-е годы своими абсурдными пророчествами, основанными на сомнительных моделях, вызвал обеспокоенность по поводу будущего энергоресурсов. Преданный последователь Томаса Мальтуса и Пола Эрлиха, этот клуб доказывал, что экспоненциальный рост приводит к плохим последствиям, а линейный рост – к хорошим. Из этой идеи вытекал прогноз: к 2000 году нефть в мире закончится.
Усвоив эту бредовую догму, развитые страны дали возможность авторитарным лидерам, таким как Муаммар Каддафи в Ливии и аятолла Рухолла Хомейни в Иране, пользоваться запасами нефти в качестве инструмента противодействия Западу, особенно западной политике поддержки Израиля. Всё это способствовало нефтяным шокам в 1970-х годах и укреплению ошибочного мнения, будто запасы углеводородных ресурсов в реальности даже более скудны и находятся в основном на Ближнем Востоке.
Однако со временем быстрый технический прогресс, особенно в сфере геологоразведки и добычи углеводородов на новых видах месторождений, перевернул данную теорию с ног на голову. Сегодня энергетический «кризис» объясняется не дефицитом ресурсов, а опасениями по поводу загрязнения природы.
Впрочем, данные опасения не привели к торможению привычных темпов геологоразведки. Напротив, политические решения и международное право, например, Конвенция ООН по морскому праву, менялись специально, чтобы дать возможность совершать новые открытия. Взять, например, газовое месторождение Рувума на шельфе Мозамбика. Консорциум международных компаний, в том числе из Италии и Китая, готовятся начать здесь добычу, благодаря чему одна из самых бедных стран Африки получит огромные доходы.
Или, например, выяснилось, что Израиль, который когда-то считался единственной страной Ближнего Востока без углеводородов, обладает 800 млрд кубометров офшорных запасов газа, которых хватит на то, чтобы обеспечивать годовое потребление газа в стране на нынешнему уровне в течение 130 с лишним лет. Ранее чистый импортёр энергоресурсов, Израиль сегодня стоит перед очень реальной задачей стать экспортёром газа.
Впрочем, наверное, самой крупной встряской, вызванной развитием технологий, для мировых энергетических рынков в последние годы стало начало добычи сланцевого газа и нефти в США. Объёмы добычи нефти в США – 8,8 млн баррелей в день – сейчас больше, чем в Ираке и Иране вместе взятых. Американский сланцевый газ уже поставляется в страны Азии, Латинской Америки и Европы. Эти рынки долгое время контролировали Катар, Россия и Австралии, но сегодня мировая отрасль сжиженного природного газа (LNG), как и нефтяной рынок, вступила в период перепроизводства.
Все вместе эти события способствовали снижению цен на энергоресурсы и уменьшили силу ОПЕК. Более того, поскольку транспортный сектор (особенно морские грузоперевозчики) по экологическим причинам предпочитает LNG, возможность использовать нефть в качестве геополитического оружия испарилась. Иран так отчаянно хотел увеличить экспорт нефти, что согласился отказаться от своей ядерной программы (поразительно, но в иранском ядерном соглашении слово «нефть» упоминается 65 раз).
Ветер и солнце часто представляют альтернативой нефти и газу, но они не в состоянии конкурировать с этими традиционными источниками энергии. Если бы они могли конкурировать, тогда у ЕС не было бы причин поддерживать возобновляемую энергетику на законодательном уровне. Кроме того, хотя ветряные и солнечные технологии действительно позволяют генерировать электроэнергию, самая большая доля спроса в энергопотреблении приходится на отопление. Например, в ЕС доля электричества в конечном энергопотреблении составляет лишь 22%, а на отопление и охлаждение приходится 45%; оставшиеся 33% потребляет транспорт.
Все эти факторы помогают объяснить, почему ископаемое топливо, за счёт которого сегодня удовлетворяется более 80% мировых энергопотребностей, в обозримом будущем будет и дальше оставаться фундаментом глобального энергопроизводства. Это, наверное, не самая приятная новость для тех, кто требует немедленно начать поэтапно отказываться от углеводородов. Но, может быть, их отчасти утешит тот факт, что технологические инновации сыграют ключевую роль в снижении негативного влияния углеводородов на качество воздуха и воды.
На фоне глобальных разговоров об изменении климата понятно, почему развитые страны пообещали значительно повысить энергоэффективность. Но хотя Евросоюз и привержен идее снижения выбросов CO2, другие страны, подписавшие Парижское климатическое соглашение 2015 года, не выглядят столь же решительно настроенными. Будет неудивительно, если большинство подписавших это соглашение стран в реальности повысят своё энергопотребление в предстоящие годы, причём за счёт ископаемого топлива, поскольку никаких других вариантов они позволить себе не смогут.
Энергетическая политика будет стоять на повестке развитых стран ещё долгие годы. Но когда эти страны будут стараться создать баланс между гарантиями энергопоставок и экологическими задачами, им придётся также обязаться трезво оценивать факты.
БРЮССЕЛЬ – Тема использования миром энергоресурсов стала очень горячей для нашей нагревающейся планеты, а страхи перед выбросами парниковых газов и дефицитом ресурсов спровоцировали чуть ли не «гонку вооружений» в сфере стратегий энергоэффективности. Страны мира – от Евросоюза до Китая – обещают сократить энергопотребление с помощью технологических инноваций и изменений в законодательстве.
Однако, вопреки всем этим обещаниям, потребительский спрос на энергоресурсы, согласно прогнозам Международного энергетического агентства, будет расти, как минимум, до 2040 года. Как же правительства смогут гарантировать поставки необходимых энергоресурсов в условиях, когда потребности мира в ней растут?
Что касается размеров запасов этих ресурсов, то здесь миру совершенно не о чем беспокоиться. После 40 лет страхов по поводу возможного дефицита углеводородов, мы вступили в эру изобилия. Нам надо остерегаться ложных теорий, а не скудости ресурсов.
В появлении теории о дефиците виноват Римский клуб, глобальный аналитический центр, который в 1970-е годы своими абсурдными пророчествами, основанными на сомнительных моделях, вызвал обеспокоенность по поводу будущего энергоресурсов. Преданный последователь Томаса Мальтуса и Пола Эрлиха, этот клуб доказывал, что экспоненциальный рост приводит к плохим последствиям, а линейный рост – к хорошим. Из этой идеи вытекал прогноз: к 2000 году нефть в мире закончится.
Усвоив эту бредовую догму, развитые страны дали возможность авторитарным лидерам, таким как Муаммар Каддафи в Ливии и аятолла Рухолла Хомейни в Иране, пользоваться запасами нефти в качестве инструмента противодействия Западу, особенно западной политике поддержки Израиля. Всё это способствовало нефтяным шокам в 1970-х годах и укреплению ошибочного мнения, будто запасы углеводородных ресурсов в реальности даже более скудны и находятся в основном на Ближнем Востоке.
Однако со временем быстрый технический прогресс, особенно в сфере геологоразведки и добычи углеводородов на новых видах месторождений, перевернул данную теорию с ног на голову. Сегодня энергетический «кризис» объясняется не дефицитом ресурсов, а опасениями по поводу загрязнения природы.
BLACK FRIDAY SALE: Subscribe for as little as $34.99
Subscribe now to gain access to insights and analyses from the world’s leading thinkers – starting at just $34.99 for your first year.
Subscribe Now
Впрочем, данные опасения не привели к торможению привычных темпов геологоразведки. Напротив, политические решения и международное право, например, Конвенция ООН по морскому праву, менялись специально, чтобы дать возможность совершать новые открытия. Взять, например, газовое месторождение Рувума на шельфе Мозамбика. Консорциум международных компаний, в том числе из Италии и Китая, готовятся начать здесь добычу, благодаря чему одна из самых бедных стран Африки получит огромные доходы.
Или, например, выяснилось, что Израиль, который когда-то считался единственной страной Ближнего Востока без углеводородов, обладает 800 млрд кубометров офшорных запасов газа, которых хватит на то, чтобы обеспечивать годовое потребление газа в стране на нынешнему уровне в течение 130 с лишним лет. Ранее чистый импортёр энергоресурсов, Израиль сегодня стоит перед очень реальной задачей стать экспортёром газа.
Впрочем, наверное, самой крупной встряской, вызванной развитием технологий, для мировых энергетических рынков в последние годы стало начало добычи сланцевого газа и нефти в США. Объёмы добычи нефти в США – 8,8 млн баррелей в день – сейчас больше, чем в Ираке и Иране вместе взятых. Американский сланцевый газ уже поставляется в страны Азии, Латинской Америки и Европы. Эти рынки долгое время контролировали Катар, Россия и Австралии, но сегодня мировая отрасль сжиженного природного газа (LNG), как и нефтяной рынок, вступила в период перепроизводства.
Все вместе эти события способствовали снижению цен на энергоресурсы и уменьшили силу ОПЕК. Более того, поскольку транспортный сектор (особенно морские грузоперевозчики) по экологическим причинам предпочитает LNG, возможность использовать нефть в качестве геополитического оружия испарилась. Иран так отчаянно хотел увеличить экспорт нефти, что согласился отказаться от своей ядерной программы (поразительно, но в иранском ядерном соглашении слово «нефть» упоминается 65 раз).
Ветер и солнце часто представляют альтернативой нефти и газу, но они не в состоянии конкурировать с этими традиционными источниками энергии. Если бы они могли конкурировать, тогда у ЕС не было бы причин поддерживать возобновляемую энергетику на законодательном уровне. Кроме того, хотя ветряные и солнечные технологии действительно позволяют генерировать электроэнергию, самая большая доля спроса в энергопотреблении приходится на отопление. Например, в ЕС доля электричества в конечном энергопотреблении составляет лишь 22%, а на отопление и охлаждение приходится 45%; оставшиеся 33% потребляет транспорт.
Все эти факторы помогают объяснить, почему ископаемое топливо, за счёт которого сегодня удовлетворяется более 80% мировых энергопотребностей, в обозримом будущем будет и дальше оставаться фундаментом глобального энергопроизводства. Это, наверное, не самая приятная новость для тех, кто требует немедленно начать поэтапно отказываться от углеводородов. Но, может быть, их отчасти утешит тот факт, что технологические инновации сыграют ключевую роль в снижении негативного влияния углеводородов на качество воздуха и воды.
На фоне глобальных разговоров об изменении климата понятно, почему развитые страны пообещали значительно повысить энергоэффективность. Но хотя Евросоюз и привержен идее снижения выбросов CO2, другие страны, подписавшие Парижское климатическое соглашение 2015 года, не выглядят столь же решительно настроенными. Будет неудивительно, если большинство подписавших это соглашение стран в реальности повысят своё энергопотребление в предстоящие годы, причём за счёт ископаемого топлива, поскольку никаких других вариантов они позволить себе не смогут.
Энергетическая политика будет стоять на повестке развитых стран ещё долгие годы. Но когда эти страны будут стараться создать баланс между гарантиями энергопоставок и экологическими задачами, им придётся также обязаться трезво оценивать факты.