ЛОНДОН – Это птица! Это самолет! Нет, это политик-супермен. Вот только, в отличие от героя мультфильма, политик-супермен, придя к власти, скорее всего, положения не спасет.
Появление таких лидеров – относительно новое явление, придающее политике на Западе новый облик. Сегодня его главными воплощениями являются два очень непохожих президента: Эммануэль Макрон во Франции и Дональд Трамп в Соединенных Штатах.
Еще несколько десятилетий назад демократическим лидерам приходилось подниматься по избирательной лестнице, ступенька за ступенькой, попутно обучаясь тому, как апеллировать к широким массам, произносить речи экспромтом и требовать присутствия рабочего большинства. В США это означало, что практически все президенты до этого были либо конгрессменами, либо губернаторами штатов. Единственным исключением был Дуайт Эйзенхауэр, которому опыт генерала действующей армии заменял опыт политический.
В Европе французские политики поднимались по парламентской лестнице в Четвертой республике и могли претендовать на пост президента в Пятой. Немецкие лидеры со времен Второй мировой войны поднимались к власти через государственные и федеральные политические структуры. В Италии после войны лидерам приходилось прокладывать курс в запутанном политическом лабиринте, созданном ныне не существующими христианскими демократами. Даже в России лидеры двигались вверх по партийной или государственной иерархии.
Конечно, у политических партий всегда были свои «искатели талантов», отслеживающие людей с исключительным лидерским потенциалом. Но даже столь быстро поднявшийся до вершин политик, как британский премьер-министр Джон Мейджор, был заместителем министра социальных служб, министром иностранных дел и канцлером казначейства, прежде чем занял пост премьер-министра.
Ситуация начала меняться с приходом к власти Тони Блэра. Блэр был парламентарием и успешно справлялся с обязанностями представителя Лейбористской партии по внутренним вопросам. Но после неожиданной смерти своего наставника, умелого политика и лидера лейбористской партии Джона Смита, он немедленно вознесся на вершину, как будто это было его священным правом. А позднее Дэвид Кэмерон был избран лидером Консервативной партии, отработав только один срок в парламенте.
Secure your copy of PS Quarterly: The Climate Crucible
The newest issue of our magazine, PS Quarterly: The Climate Crucible, is here. To gain digital access to all of the magazine’s content, and receive your print copy, subscribe to PS Premium now.
Subscribe Now
В США еще одним таким «быстрым» политиком был предшественник Трампа, Барак Обама. В 2004 году относительно неизвестный тогда сенатор от штата Иллинойс произнес зажигательную речь на Демократической национальной конвенции. Четыре года спустя он оказался в Белом доме.
Сам же Трамп взлетел на вершину вообще со скоростью ракеты. Чуть больше чем за год Трамп, словно бы в насмешку над истэблишментом Республиканской партии, превратился из ведущего телевизионных реалити-шоу и склонного к саморекламе строительного магната в лидера самой могущественной страны мира.
Самым схожим прецедентом для Трампа, вероятно, является бывший премьер-министр Италии Сильвио Берлускони, который был известным медиамагнатом, прежде чем принял решение воспользоваться распадом послевоенной партийной системы Италии в начале 1990-х годов для создания своего политического движения. Другой итальянский политик-супермен, Маттео Рензи, также взлетел на вершину подобно метеору, став премьер-министром, притом что никогда не был ни депутатом, ни должностным лицом национального уровня, ни организатором политической коалиции.
Наконец, есть Макрон, который был банкиром и (недолго) министром экономики, и до последних выборов никогда не утруждал себя рутиной демократической политики. Без поддержки со стороны организованной партии – как и Берлускони, Макрон создал свое собственное движение – он поднялся из относительной неизвестности до поста президента Республики за несколько месяцев.
Очевидно, что политики-супермены не являются приверженцами определенной идеологии и не воплощают собой определенный тип внешности. К тому же росту каждого из них содействовали определенные факторы. Кэмерона поддерживали заинтересованные финансовые круги, решившие возродить Консервативную партию. Опыт Трампа в бизнесе и статус «человека со стороны» помогли ему апеллировать к тем, кто недавно многое потерял.
Но у этих лидеров все же есть некоторые общие черты, в первую очередь использование современных средств массовой информации. До двадцатого века лидеры были отстраненными фигурами, редко вступавшими в прямой контакт с массами. Затем наступила эпоха ораторов, когда такие фигуры, как Дэвид Ллойд Джордж и Рамсей Макдональд, выступали напрямую перед большими толпами. Лидеры от Адольфа Гитлера до Уинстона Черчилля делали то же самое, только с помощью микрофона.
С появлением телевидения возникла необходимость подавать себя в более личном и скромном свете – что блестяще ухватил Джон Ф. Кеннеди, – и телевидение помогало как никогда, вплоть до момента молниеносной победы общественного дискурса и общественного сознания. Блэр и Кэмерон, возможно, не были хорошими ораторами, но они знали, как подать себя по телевидению. Обама умело сочетал ораторское искусство с расслабленной манерой, оптимальной для телевидения.
Когда Трампу не хватает ораторских навыков, он компенсирует их способностью манипулировать аудиторией, и его любимым инструментом связи с массами стал Twitter. Рензи и Макрон – мастера броских изречений.
Конечно, для создания правильного телевизионного образа требуются определенные усилия. Трамп обхаживал Руперта Мердока, то же самое делал и Блэр, и, в меньшей степени, Кэмерон. Макрон усердно продвигал интересы французских СМИ. Компании, принадлежащие Берлускони, доминировали в итальянском эфире.
Но у политиков-суперменов есть еще одна, более тревожная общая черта: они, как правило, терпят крах, в основном из-за недостатка политического мастерства. Блэр не смог примирить свои неоконсервативные принципы с принципами собственной партии – апофеозом чего стала его поддержка войны в Ираке под руководством США, с катастрофическими последствиями. Отчаянное стремление Кэмерона получить голоса побудило его объявить референдум о членстве Великобритании в Евросоюзе, в результате которого он был вынужден уйти в отставку.
Правление Рензи тоже окончилось схожим образом: связывая свою политическую судьбу с референдумом по столь необходимым конституционным реформам, он превратил голосование в оценку своего правления. Беспомощность же Трампа была очевидна с первого дня, а это подрывало доверие союзников США и мешало республиканцам проводить в жизнь свои планы.
Теперь вопрос заключается в том, сможет ли Макрон, – заручившийся поддержкой твердого большинства во французском Национальном собрании, – избежать такой судьбы, или же он станет еще одним доказательством того, что умение ладить со СМИ не заменит опыта политических баталий.
To have unlimited access to our content including in-depth commentaries, book reviews, exclusive interviews, PS OnPoint and PS The Big Picture, please subscribe
Despite the apparent resilience of Russia's economy, Vladimir Putin’s full-scale war against Ukraine comes at a high economic cost. Not only does it require today’s Russians to live a worse life than they otherwise would have done; it also condemns future generations to the same.
explains the apparent resilience of growth and employment in the face of increasingly tight sanctions.
ЛОНДОН – Это птица! Это самолет! Нет, это политик-супермен. Вот только, в отличие от героя мультфильма, политик-супермен, придя к власти, скорее всего, положения не спасет.
Появление таких лидеров – относительно новое явление, придающее политике на Западе новый облик. Сегодня его главными воплощениями являются два очень непохожих президента: Эммануэль Макрон во Франции и Дональд Трамп в Соединенных Штатах.
Еще несколько десятилетий назад демократическим лидерам приходилось подниматься по избирательной лестнице, ступенька за ступенькой, попутно обучаясь тому, как апеллировать к широким массам, произносить речи экспромтом и требовать присутствия рабочего большинства. В США это означало, что практически все президенты до этого были либо конгрессменами, либо губернаторами штатов. Единственным исключением был Дуайт Эйзенхауэр, которому опыт генерала действующей армии заменял опыт политический.
В Европе французские политики поднимались по парламентской лестнице в Четвертой республике и могли претендовать на пост президента в Пятой. Немецкие лидеры со времен Второй мировой войны поднимались к власти через государственные и федеральные политические структуры. В Италии после войны лидерам приходилось прокладывать курс в запутанном политическом лабиринте, созданном ныне не существующими христианскими демократами. Даже в России лидеры двигались вверх по партийной или государственной иерархии.
Конечно, у политических партий всегда были свои «искатели талантов», отслеживающие людей с исключительным лидерским потенциалом. Но даже столь быстро поднявшийся до вершин политик, как британский премьер-министр Джон Мейджор, был заместителем министра социальных служб, министром иностранных дел и канцлером казначейства, прежде чем занял пост премьер-министра.
Ситуация начала меняться с приходом к власти Тони Блэра. Блэр был парламентарием и успешно справлялся с обязанностями представителя Лейбористской партии по внутренним вопросам. Но после неожиданной смерти своего наставника, умелого политика и лидера лейбористской партии Джона Смита, он немедленно вознесся на вершину, как будто это было его священным правом. А позднее Дэвид Кэмерон был избран лидером Консервативной партии, отработав только один срок в парламенте.
Secure your copy of PS Quarterly: The Climate Crucible
The newest issue of our magazine, PS Quarterly: The Climate Crucible, is here. To gain digital access to all of the magazine’s content, and receive your print copy, subscribe to PS Premium now.
Subscribe Now
В США еще одним таким «быстрым» политиком был предшественник Трампа, Барак Обама. В 2004 году относительно неизвестный тогда сенатор от штата Иллинойс произнес зажигательную речь на Демократической национальной конвенции. Четыре года спустя он оказался в Белом доме.
Сам же Трамп взлетел на вершину вообще со скоростью ракеты. Чуть больше чем за год Трамп, словно бы в насмешку над истэблишментом Республиканской партии, превратился из ведущего телевизионных реалити-шоу и склонного к саморекламе строительного магната в лидера самой могущественной страны мира.
Самым схожим прецедентом для Трампа, вероятно, является бывший премьер-министр Италии Сильвио Берлускони, который был известным медиамагнатом, прежде чем принял решение воспользоваться распадом послевоенной партийной системы Италии в начале 1990-х годов для создания своего политического движения. Другой итальянский политик-супермен, Маттео Рензи, также взлетел на вершину подобно метеору, став премьер-министром, притом что никогда не был ни депутатом, ни должностным лицом национального уровня, ни организатором политической коалиции.
Наконец, есть Макрон, который был банкиром и (недолго) министром экономики, и до последних выборов никогда не утруждал себя рутиной демократической политики. Без поддержки со стороны организованной партии – как и Берлускони, Макрон создал свое собственное движение – он поднялся из относительной неизвестности до поста президента Республики за несколько месяцев.
Очевидно, что политики-супермены не являются приверженцами определенной идеологии и не воплощают собой определенный тип внешности. К тому же росту каждого из них содействовали определенные факторы. Кэмерона поддерживали заинтересованные финансовые круги, решившие возродить Консервативную партию. Опыт Трампа в бизнесе и статус «человека со стороны» помогли ему апеллировать к тем, кто недавно многое потерял.
Но у этих лидеров все же есть некоторые общие черты, в первую очередь использование современных средств массовой информации. До двадцатого века лидеры были отстраненными фигурами, редко вступавшими в прямой контакт с массами. Затем наступила эпоха ораторов, когда такие фигуры, как Дэвид Ллойд Джордж и Рамсей Макдональд, выступали напрямую перед большими толпами. Лидеры от Адольфа Гитлера до Уинстона Черчилля делали то же самое, только с помощью микрофона.
С появлением телевидения возникла необходимость подавать себя в более личном и скромном свете – что блестяще ухватил Джон Ф. Кеннеди, – и телевидение помогало как никогда, вплоть до момента молниеносной победы общественного дискурса и общественного сознания. Блэр и Кэмерон, возможно, не были хорошими ораторами, но они знали, как подать себя по телевидению. Обама умело сочетал ораторское искусство с расслабленной манерой, оптимальной для телевидения.
Когда Трампу не хватает ораторских навыков, он компенсирует их способностью манипулировать аудиторией, и его любимым инструментом связи с массами стал Twitter. Рензи и Макрон – мастера броских изречений.
Конечно, для создания правильного телевизионного образа требуются определенные усилия. Трамп обхаживал Руперта Мердока, то же самое делал и Блэр, и, в меньшей степени, Кэмерон. Макрон усердно продвигал интересы французских СМИ. Компании, принадлежащие Берлускони, доминировали в итальянском эфире.
Но у политиков-суперменов есть еще одна, более тревожная общая черта: они, как правило, терпят крах, в основном из-за недостатка политического мастерства. Блэр не смог примирить свои неоконсервативные принципы с принципами собственной партии – апофеозом чего стала его поддержка войны в Ираке под руководством США, с катастрофическими последствиями. Отчаянное стремление Кэмерона получить голоса побудило его объявить референдум о членстве Великобритании в Евросоюзе, в результате которого он был вынужден уйти в отставку.
Правление Рензи тоже окончилось схожим образом: связывая свою политическую судьбу с референдумом по столь необходимым конституционным реформам, он превратил голосование в оценку своего правления. Беспомощность же Трампа была очевидна с первого дня, а это подрывало доверие союзников США и мешало республиканцам проводить в жизнь свои планы.
Теперь вопрос заключается в том, сможет ли Макрон, – заручившийся поддержкой твердого большинства во французском Национальном собрании, – избежать такой судьбы, или же он станет еще одним доказательством того, что умение ладить со СМИ не заменит опыта политических баталий.