ПАРИЖ – В течение тридцати лет после Второй мировой войны Западная Европа догоняла США по размерам подушевого ВВП. Но с середины 1990-х тенденция изменилась: в США темпы роста оказались вдвое выше европейских.
Что случилось? Объяснение простое: в период Славного тридцатилетия (30 лет до 1975 года) в Западной Европе предпочитали модель экономического роста, опиравшуюся на подражание и накапливание. Страны Европы старались догнать, и этому помогал ряд факторов: неограниченный доступ к ископаемому топливу (вплоть до первого нефтяного шока 1973–1974 годов); план Маршалла, который позволил западноевропейцам восстановить основной капитал; образовательные системы, способствовавшие усвоению новых технологий из США.
Но всегда наступает момент, когда потенциал роста за счёт подражания и накапливания оказывается исчерпан. Как только вы достаточно близко подходите к передовым технологическим рубежам, главным двигателем экономического роста неизбежно становятся инновации. Именно это произошло в США, с их впечатляющей информационно-технологической революцией, а теперь ещё и революцией искусственного интеллекта. Тем временем в Европе власти не смогли создать институты и проводить политику, которые бы способствовали прорывным инновациям.
В результате в Европе объём частных инвестиций в исследования и разработки (НИОКР) достигает лишь половины американского уровня. Одна из главных причин связана со структурой расходов. В Европе исследования и разработки сконцентрированы в сегменте средних технологий, на долю которого приходится более 50% частных НИОКР, причём примерно треть – это автопром, где редко появляются прорывные инновации. А в США, напротив, 85% частных НИОКР – это наукоёмкие и (какое совпадение) высокодоходные сегменты – биотехнологии, программирование, оборудование, искусственный интеллект.
Кроме того, частные НИОКР в Европе страдают от фрагментации Евросоюза. В 27 странах ЕС действуют 27 разных трудовых законов, правил закупок (очень малая часть госзакупок централизована на уровне ЕС, в отличие от федеральных закупок в США), а также норм регулирования ценных бумаг, энергорынка, фармацевтики и так далее.
Европейские стартапы страдают от отсутствия реального союза рынков капиталов. В Европе нет ничего сравнимого с Nasdaq; у неё нет такой, как в США, плотной сети венчурных капиталистов для финансирования новых инновационных проектов; наконец, за редкими исключениями (Швеция, Дания и Нидерланды), институциональные инвесторы (пенсионные и взаимные паевые фонды) меньше готовы брать на себя риски, связанные с радикальными инновациями. Европейские домохозяйства обладают значительными сбережениями, но в основном они направляются в проекты с низким уровнем риска или в государственные ценные бумаги.
Государственная поддержка инноваций в Европе тоже оставляет желать лучшего. В США госфинансирование НИОКР сосредоточено на федеральном уровне, а в ЕС госфинансирование осуществляется в основном на национальном уровне. Как хорошо известно, ЕС – это гигант регулирования, но при этом бюджетный карлик (его бюджет равен примерно 1% ВВП входящих в него стран). Это огромный недостаток, учитывая масштабы сегодняшних задач, которые требуют зелёного и цифрового перехода во всей экономике.
И если уж говорить о государственных ведомствах, то в Европе нет аналогов американских агентств перспективных исследовательских проектов (ARPA). Делегируя принятие решений и управление проектами ведущим ученым, эти агентства помогают правительству США непрерывно стимулировать прорывные инновации в стратегических отраслях. В числе знаменитых успехов, связанных с этой стратегией: система GPS, Интернет (произошёл от ARPAnet), мРНК-вакцины против Covid-19.
Вакцины стали блестящим примером «промышленной политики, поощряющей конкуренцию». Когда началась пандемия Covid-19, американское Управление передовых биомедицинских исследований и разработок (BARDA) сосредоточило финансирование на трёх технологиях – по две компании (одна из США, одна из Европы) на каждую. Все шесть в итоге получили в рекордные сроки лицензии американского Управления по контролю качества пищевой и лекарственной продукции и европейского Агентства по лекарственным средствам. Интересно, что двумя главными победителями стали небольшие компании из сектора биотехнологий (американская Moderna и немецкая BioNTech), и лишь один проект был начат компаниями, являвшимися лидерами в производстве вакцин ещё до пандемии (партнёрство Sanofi-GSK).
Этот пример можно взять за основу успешной европейской промышленной политики. В американской модели принятие научных решений делегируется ведущим ученым; никто не делает вид, будто знает, какие технологии сработают; действующие игроки не имеют преимуществ. Эти особенности выглядят как перспективное решение многих серьёзных проблем в европейской инновационной экосистеме, которые отметил бывший президент Европейского центрального банка Марио Драги в новом докладе о конкурентоспособности ЕС.
Драги выступает за масштабные государственные и частные инвестиции в фундаментальные научные исследования и прорывные технологии, а также за реформу системы управления в ЕС с целью упростить принятие решений, ослабить регуляторные ограничения, передать полномочия учёным и предпринимателям.
Европе срочно нужно создавать условия, чтобы здесь появлялись новые, перспективные инноваторы. Без изменений в экономической доктрине (сейчас регулирование в основном превалирует над инвестициями) Европа рискует пострадать от необратимого упадка. Доклад Драги указывает путь выхода из этой экономической мёртвой петли. Однако сначала нужно полностью усвоить его идеи по поводу управления.
ПАРИЖ – В течение тридцати лет после Второй мировой войны Западная Европа догоняла США по размерам подушевого ВВП. Но с середины 1990-х тенденция изменилась: в США темпы роста оказались вдвое выше европейских.
Что случилось? Объяснение простое: в период Славного тридцатилетия (30 лет до 1975 года) в Западной Европе предпочитали модель экономического роста, опиравшуюся на подражание и накапливание. Страны Европы старались догнать, и этому помогал ряд факторов: неограниченный доступ к ископаемому топливу (вплоть до первого нефтяного шока 1973–1974 годов); план Маршалла, который позволил западноевропейцам восстановить основной капитал; образовательные системы, способствовавшие усвоению новых технологий из США.
Но всегда наступает момент, когда потенциал роста за счёт подражания и накапливания оказывается исчерпан. Как только вы достаточно близко подходите к передовым технологическим рубежам, главным двигателем экономического роста неизбежно становятся инновации. Именно это произошло в США, с их впечатляющей информационно-технологической революцией, а теперь ещё и революцией искусственного интеллекта. Тем временем в Европе власти не смогли создать институты и проводить политику, которые бы способствовали прорывным инновациям.
В результате в Европе объём частных инвестиций в исследования и разработки (НИОКР) достигает лишь половины американского уровня. Одна из главных причин связана со структурой расходов. В Европе исследования и разработки сконцентрированы в сегменте средних технологий, на долю которого приходится более 50% частных НИОКР, причём примерно треть – это автопром, где редко появляются прорывные инновации. А в США, напротив, 85% частных НИОКР – это наукоёмкие и (какое совпадение) высокодоходные сегменты – биотехнологии, программирование, оборудование, искусственный интеллект.
Кроме того, частные НИОКР в Европе страдают от фрагментации Евросоюза. В 27 странах ЕС действуют 27 разных трудовых законов, правил закупок (очень малая часть госзакупок централизована на уровне ЕС, в отличие от федеральных закупок в США), а также норм регулирования ценных бумаг, энергорынка, фармацевтики и так далее.
Европейские стартапы страдают от отсутствия реального союза рынков капиталов. В Европе нет ничего сравнимого с Nasdaq; у неё нет такой, как в США, плотной сети венчурных капиталистов для финансирования новых инновационных проектов; наконец, за редкими исключениями (Швеция, Дания и Нидерланды), институциональные инвесторы (пенсионные и взаимные паевые фонды) меньше готовы брать на себя риски, связанные с радикальными инновациями. Европейские домохозяйства обладают значительными сбережениями, но в основном они направляются в проекты с низким уровнем риска или в государственные ценные бумаги.
BLACK FRIDAY SALE: Subscribe for as little as $34.99
Subscribe now to gain access to insights and analyses from the world’s leading thinkers – starting at just $34.99 for your first year.
Subscribe Now
Государственная поддержка инноваций в Европе тоже оставляет желать лучшего. В США госфинансирование НИОКР сосредоточено на федеральном уровне, а в ЕС госфинансирование осуществляется в основном на национальном уровне. Как хорошо известно, ЕС – это гигант регулирования, но при этом бюджетный карлик (его бюджет равен примерно 1% ВВП входящих в него стран). Это огромный недостаток, учитывая масштабы сегодняшних задач, которые требуют зелёного и цифрового перехода во всей экономике.
И если уж говорить о государственных ведомствах, то в Европе нет аналогов американских агентств перспективных исследовательских проектов (ARPA). Делегируя принятие решений и управление проектами ведущим ученым, эти агентства помогают правительству США непрерывно стимулировать прорывные инновации в стратегических отраслях. В числе знаменитых успехов, связанных с этой стратегией: система GPS, Интернет (произошёл от ARPAnet), мРНК-вакцины против Covid-19.
Вакцины стали блестящим примером «промышленной политики, поощряющей конкуренцию». Когда началась пандемия Covid-19, американское Управление передовых биомедицинских исследований и разработок (BARDA) сосредоточило финансирование на трёх технологиях – по две компании (одна из США, одна из Европы) на каждую. Все шесть в итоге получили в рекордные сроки лицензии американского Управления по контролю качества пищевой и лекарственной продукции и европейского Агентства по лекарственным средствам. Интересно, что двумя главными победителями стали небольшие компании из сектора биотехнологий (американская Moderna и немецкая BioNTech), и лишь один проект был начат компаниями, являвшимися лидерами в производстве вакцин ещё до пандемии (партнёрство Sanofi-GSK).
Этот пример можно взять за основу успешной европейской промышленной политики. В американской модели принятие научных решений делегируется ведущим ученым; никто не делает вид, будто знает, какие технологии сработают; действующие игроки не имеют преимуществ. Эти особенности выглядят как перспективное решение многих серьёзных проблем в европейской инновационной экосистеме, которые отметил бывший президент Европейского центрального банка Марио Драги в новом докладе о конкурентоспособности ЕС.
Драги выступает за масштабные государственные и частные инвестиции в фундаментальные научные исследования и прорывные технологии, а также за реформу системы управления в ЕС с целью упростить принятие решений, ослабить регуляторные ограничения, передать полномочия учёным и предпринимателям.
Европе срочно нужно создавать условия, чтобы здесь появлялись новые, перспективные инноваторы. Без изменений в экономической доктрине (сейчас регулирование в основном превалирует над инвестициями) Европа рискует пострадать от необратимого упадка. Доклад Драги указывает путь выхода из этой экономической мёртвой петли. Однако сначала нужно полностью усвоить его идеи по поводу управления.