Европейцам нравится проецировать свою историю на Азию и рассматривать текущие события как простое повторение, если не имитацию происходящего в Европе. Действительно, азиаты сами поощряют такое отношение, когда Ассоциация государств юго-восточной Азии (АСЕАН) открыто ставит своей целью все больше походить на Европейский Союз.
Стараясь расшифровать дипломатическое будущее Азии, европейцы сталкиваются, образно говоря, со слишком богатым выбором. Воспроизводятся ли в сегодняшней Азии европейские игры политического равновесия конца 19-го века, где Китай выступает в роли Германии? Или может Южная Азия однажды стать дальневосточным эквивалентом ЕС за счет роста АСЕАН?
Эти сравнения не являются нейтральными, и в проведении аналогии между сегодняшним Китаем и Германией 19-го века можно заметить элемент злорадства над чужими проблемами, которое немцы называют «Schadenfreude». Согласно этой точке зрения, Азия, возможно, и процветает в экономическом отношении сегодня, но это временное явление: подъем национализма, аппетит Китая к власти и стремление остальных стран Азии сдержать его амбиции непременно помешают дальнейшему экономическому росту и восстановят глобальное превосходство Запада.
Но этот сценарий не соответствует действительности. Китай начала 21-го века – это не недавно объединенная бисмарковская Германия второй половины 19-го века. Китайцы считают себя не новой восходящей державой, а традиционной державой в Азии, переживающей сегодня период возрождения. По их мнению, Китай вновь обретает статус и престиж, которым обладал до конца восемнадцатого века.
В результате, в отличие от Германии кайзера Вильгельма китайцы не торопятся доказать свою силу и могущество. В стратегическом отношении Китай является не ревизионистской, а «удовлетворенной» державой, сохраняющей статус-кво. Единственным исключением, конечно, было бы провозглашение независимости Тайванем, которое китайцы восприняли бы как повод для объявления войны.
Надо признать, что китайцы действительно перевооружаются, и даже вступают в гонку космических вооружений, но они делают это такими темпами и в масштабах, отражающих их новое экономическое процветание. Фундаментальные приоритеты Китая остаются экономическими, что отражает убеждение его лидеров, что долговечность их режима зависит от продолжения быстрого экономического роста. Для этого им необходим доступ к энергоресурсам, но они не собираются идти на военные или даже дипломатические авантюры.
Access every new PS commentary, our entire On Point suite of subscriber-exclusive content – including Longer Reads, Insider Interviews, Big Picture/Big Question, and Say More – and the full PS archive.
Subscribe Now
Не намерены они становиться и великодушной, альтруистичной державой, готовой использовать свое новое могущество и репутацию для укрепления стабильности международной системы. Однако китайский цинизм и спонтанный эгоизм сегодня сдерживает то, что они считают растущим признанием их уникального статуса. Сочетание уважения и интереса, которое они видят в том, как мир сегодня смотрит на Китай, может только укрепить это чувство уверенности. Так зачем им идти на ненужный риск?
Громкий успех африкано-китайского саммита, на котором присутствовало больше африканских лидеров, чем на чисто африканских собраниях, восстановление дипломатических отношений между Индией и Японией и возникающий демократический альянс между Индией, Японией и Австралией можно только интерпретировать как признаки восстановления позиций Китая. Почему они должны ставить под угрозу такие реальные и символичные достижения поспешными и непродуманными действиями? У руля китайской дипломатии стоит не Бисмарк, но нет здесь и импульсивного кайзера: только сравнительно предусмотрительные и компетентные технократы.
Что действительно может угрожать стабильности региона и, прежде всего, самого Китая – это не избыток китайских амбиций и провал попыток демократизации, а неспособность китайского режима установить власть закона. В 1978 году новый лидер Китая Дэн Сяопин видел в Сингапуре живое доказательство превосходства капитализма над коммунизмом. Он сравнивал нищее болото, каким Сингапур был в 1920-х годах, со сверкающим огнями городом, созданным свободным предпринимательством и полуавторитарным правлением Ли Куан Ю. Именно после визита в Сингапур Дэн учредил «специальные экономические зоны» на юге Китая.
Но установить власть закона даже в сингапурском стиле гораздо сложнее, чем капитализм, и ее отсутствие является крупнейшим препятствием для создания азиатского сообщества на основе европейской модели. Двадцать лет назад одним из основных препятствий к созданию Азиатского Союза была Япония – самая развитая и успешная страна Азии, не чувствовавшая себя ее частью. Более того, остальные страны Азии обижались на японцев за это отличие. Это недовольство существует до сих пор, частично поддерживаемое историческими обидами, но японцы сегодня начали ощущать себя азиатами, благодаря осознанию того, что экономическое чудо, начатое ими в регионе, переросло их самих.
В Европе для преодоления исключительного национализма потребовались не только две опустошительные мировые войны в первой половине 20-го века, но и преобладание демократических режимов. Власть закона является для Азии сегодня эквивалентом того, чем демократия была вчера для Европы. Без постепенного установления власти закона Азиатский Союз может в лучшем случае стать только бледным и пустым подобием европейской модели.
To have unlimited access to our content including in-depth commentaries, book reviews, exclusive interviews, PS OnPoint and PS The Big Picture, please subscribe
While the Democrats have won some recent elections with support from Silicon Valley, minorities, trade unions, and professionals in large cities, this coalition was never sustainable. The party has become culturally disconnected from, and disdainful of, precisely the voters it needs to win.
thinks Kamala Harris lost because her party has ceased to be the political home of American workers.
This year’s many elections, not least the heated US presidential race, have drawn attention away from the United Nations Climate Change Conference (COP29) in Baku. But global leaders must continue to focus on combating the climate crisis and accelerating the green transition both in developed and developing economies.
foresees multilateral development banks continuing to play a critical role in financing the green transition.
Европейцам нравится проецировать свою историю на Азию и рассматривать текущие события как простое повторение, если не имитацию происходящего в Европе. Действительно, азиаты сами поощряют такое отношение, когда Ассоциация государств юго-восточной Азии (АСЕАН) открыто ставит своей целью все больше походить на Европейский Союз.
Стараясь расшифровать дипломатическое будущее Азии, европейцы сталкиваются, образно говоря, со слишком богатым выбором. Воспроизводятся ли в сегодняшней Азии европейские игры политического равновесия конца 19-го века, где Китай выступает в роли Германии? Или может Южная Азия однажды стать дальневосточным эквивалентом ЕС за счет роста АСЕАН?
Эти сравнения не являются нейтральными, и в проведении аналогии между сегодняшним Китаем и Германией 19-го века можно заметить элемент злорадства над чужими проблемами, которое немцы называют «Schadenfreude». Согласно этой точке зрения, Азия, возможно, и процветает в экономическом отношении сегодня, но это временное явление: подъем национализма, аппетит Китая к власти и стремление остальных стран Азии сдержать его амбиции непременно помешают дальнейшему экономическому росту и восстановят глобальное превосходство Запада.
Но этот сценарий не соответствует действительности. Китай начала 21-го века – это не недавно объединенная бисмарковская Германия второй половины 19-го века. Китайцы считают себя не новой восходящей державой, а традиционной державой в Азии, переживающей сегодня период возрождения. По их мнению, Китай вновь обретает статус и престиж, которым обладал до конца восемнадцатого века.
В результате, в отличие от Германии кайзера Вильгельма китайцы не торопятся доказать свою силу и могущество. В стратегическом отношении Китай является не ревизионистской, а «удовлетворенной» державой, сохраняющей статус-кво. Единственным исключением, конечно, было бы провозглашение независимости Тайванем, которое китайцы восприняли бы как повод для объявления войны.
Надо признать, что китайцы действительно перевооружаются, и даже вступают в гонку космических вооружений, но они делают это такими темпами и в масштабах, отражающих их новое экономическое процветание. Фундаментальные приоритеты Китая остаются экономическими, что отражает убеждение его лидеров, что долговечность их режима зависит от продолжения быстрого экономического роста. Для этого им необходим доступ к энергоресурсам, но они не собираются идти на военные или даже дипломатические авантюры.
Introductory Offer: Save 30% on PS Digital
Access every new PS commentary, our entire On Point suite of subscriber-exclusive content – including Longer Reads, Insider Interviews, Big Picture/Big Question, and Say More – and the full PS archive.
Subscribe Now
Не намерены они становиться и великодушной, альтруистичной державой, готовой использовать свое новое могущество и репутацию для укрепления стабильности международной системы. Однако китайский цинизм и спонтанный эгоизм сегодня сдерживает то, что они считают растущим признанием их уникального статуса. Сочетание уважения и интереса, которое они видят в том, как мир сегодня смотрит на Китай, может только укрепить это чувство уверенности. Так зачем им идти на ненужный риск?
Громкий успех африкано-китайского саммита, на котором присутствовало больше африканских лидеров, чем на чисто африканских собраниях, восстановление дипломатических отношений между Индией и Японией и возникающий демократический альянс между Индией, Японией и Австралией можно только интерпретировать как признаки восстановления позиций Китая. Почему они должны ставить под угрозу такие реальные и символичные достижения поспешными и непродуманными действиями? У руля китайской дипломатии стоит не Бисмарк, но нет здесь и импульсивного кайзера: только сравнительно предусмотрительные и компетентные технократы.
Что действительно может угрожать стабильности региона и, прежде всего, самого Китая – это не избыток китайских амбиций и провал попыток демократизации, а неспособность китайского режима установить власть закона. В 1978 году новый лидер Китая Дэн Сяопин видел в Сингапуре живое доказательство превосходства капитализма над коммунизмом. Он сравнивал нищее болото, каким Сингапур был в 1920-х годах, со сверкающим огнями городом, созданным свободным предпринимательством и полуавторитарным правлением Ли Куан Ю. Именно после визита в Сингапур Дэн учредил «специальные экономические зоны» на юге Китая.
Но установить власть закона даже в сингапурском стиле гораздо сложнее, чем капитализм, и ее отсутствие является крупнейшим препятствием для создания азиатского сообщества на основе европейской модели. Двадцать лет назад одним из основных препятствий к созданию Азиатского Союза была Япония – самая развитая и успешная страна Азии, не чувствовавшая себя ее частью. Более того, остальные страны Азии обижались на японцев за это отличие. Это недовольство существует до сих пор, частично поддерживаемое историческими обидами, но японцы сегодня начали ощущать себя азиатами, благодаря осознанию того, что экономическое чудо, начатое ими в регионе, переросло их самих.
В Европе для преодоления исключительного национализма потребовались не только две опустошительные мировые войны в первой половине 20-го века, но и преобладание демократических режимов. Власть закона является для Азии сегодня эквивалентом того, чем демократия была вчера для Европы. Без постепенного установления власти закона Азиатский Союз может в лучшем случае стать только бледным и пустым подобием европейской модели.